ЗАЯЦ ЛОВИТ ЭХО
Водяное эхо мелкое, пугливое. Заяц с него решил начать, а то как-то страшно в одиночку на большое эхо идти. По камешкам, по камешкам допрыгал охотничек почти до противоположного берега. А там глубина. А берег высокий и будто подрыт снизу. В глубине темнота, под берегом темнота. – У! – крикнул заяц: там оно, там. Еле отвечает – боится. Слабое. Прыгнул заяц через глубь да как схватит! Оно и вздрогнуть не успело.
Понёс Паполдник эхо домой. Идёт приговаривает: ай да заяц, ай-да-зай. А эхо повторяет. Тихо, со вздохами. Само жёлтенькое, чуть заметное. В ладони прячется.
Посадил заяц эхо в незабудки, водички ему налил, покрошил печенье. А оно забилось в цветы, как в рощу, и не выходит. Может быть, заблудилось даже. Через два дня только высунулось.
И пошла у них жизнь весёлая. И грустная тоже пошла. Заяц переживал очень, что эхо маленькое и слабое, хотел, чтоб разрослось. Выйдет вечером в незабудки, посадит эхо на колени, гладит как кошку. «Эх ты, - говорит. – Пуховочка!» Песни поют. Особенно хорошо одна получалась. Совсем короткая, как раз про эхо. Паполдник её на дачах подслушал. Сядут с эхом в незабудках и заведут: «Покроется небо пылинками звёзд» - выводит заяц, а эхо подпевает: «с-с-с…т, с-с-с…т». А заяц: "Покроется небо пушинками звёзд... снежинками звёзд... чаинками звёзд..." Такие вариации наворачивал! А эхо сидит на коленках и "с-с-с..." Не может сильней подпеть, не получается. Но заяц всё равно его любил. Пришёл однажды в незабудки и говорит:
- Хочешь, я тебя обратно на речку унесу?
- У-у, - отвечает. Не согласное.
- Ну тогда в горы? Горные эхи знаешь какие сильные? Будешь прыгать там с вершины на вершину, вырастешь наконец. Хочешь в горы?
- В горы! В горы! – шепчет.
И понёс заяц эхо в горы. Несёт, а оно всё больше. Как яблоко стало, потом как арбуз. Заяц нес, пока мог, потом отпустил. Эхо встрепенулось, ещё сильней выросло, схватило зайца поперёк туловища и бегом в горы!
- Эй, эй! – заяц кричит. – Куды?
- Ды-ды, ды-ды! – эхо живо отвечает, будто поезд колёсами стучит. И тащит, тащит.
Затащило оно его в высокие горы. Посадило на камень. Само рядом село и молчит. Огромное, как облако. И цвет сменило. Непонятный теперь какой-то цвет, не то серебро, не то зелень лесная с небесной голубизной. Даль через него видно, оно прозрачное стало. И небо видно, и камни, и ёлки, далёкую дорогу внизу. Только всё это как будто растаяло чуть-чуть и дрожит.
- Эх ты, пуховочка, - вздохнул заяц. – Ну что, споём?
- Споём, - отвечает. А голос совсем другой уже.
И запели:
Покроется небо пылинками звёзд и выгнутся ветки упруго,
Тебя я услышу за тысячу вёрст… Мы эхо… - Эхо! - Мы эхо! - Эхо!
Мы долгое эхо друг друга…
И как пошло вокруг перекликаться: «эхо…эхо…эхо…» - будто целое эховое племя вокруг них собралось. Эханья заяц на сто лет вперёд наслушался.
- Ну что, - сказал он, когда затих последний эх, - пойду я.
- Пойду я, - ответило ему гигантское горное эхо, и они пошли. Каждый по своим делам.
С той поры по воскресеньям заяц ходит в гору в гости. Одним большущим горным эхом стало больше. И всё-таки заяц Паполдник, когда он дома, старается не смотреть лишний раз в сторону заросли незабудок. А если смотрит, то вздыхает и говорит себе под нос: «Эх…» Но никто ему эхом на эх не отвечает.