С каждым новым актом кошачьего протеста я понимала, что лысого кота от последствий моего неконтролируемого катарсиса отделяет чрезвычайно тонкая грань, поэтому на стенке у меня висела обёрточная бумага, и я писала на ней Песнь. Песнь была агрессивной, так что с каждым новым куплетом реальные чувства мои к коту становились всё более нежными, и когда Сашки приехали его забирать, мы с котом мирно валялись в спальнике - сером, под цвет животного - и разговаривали о высоком. Но Сашка всё равно схватила его в объятия и заворковала что-то вроде "Ах ты моя бедная птичка, моя яхонтовая ежевичка, тебя замучила Катька-тиран, она тебя била, била, да?" И только обёрточная бумага на стене свидетельствовала, что кот не стал моей жертвой - кот стал моей музой.
Там вдали за рекой то плейбой, то ковбой,
то кровавый подбой, то не очень,
а у нас тут покой, поезда над рекой
тихо-тихо стучат среди ночи.
Они ехали долго в ночной тишине,
пока кот не нагадил в пельмени.
Вдруг вдали у реки заблестели штыки,
это были Ариша и Сеня.
И народ поскакал, поскакать не вопрос,
по лесам, по полям, по дорогам.
Запах роз - нет, не роз, это местный невроз,
я его не советую трогать.
Если чую каюк, то хватаю утюг,
я кота им сейчас обогрею
по его неглиже, чтобы стал он уже
в чём-то чище и к людям добрее.
И бесстрашно утюг поскакал на кота
и кота вразумил и разгладил.
Чистота, красота, от кота ни хвоста.
Так и надо тому, кто нагадил.
Он упал на диван и затряс бородой
и закрыл свои лысые очи:
"Передайте хозяйке моей дорогой,
что я гадил умеренно очень...
Передайте хозяйке моей дорогой,
что я гадил уверенно очень".
Как хорош простестующий кот поутру,
чисто нерпа в стыдливом порыве.
То ли кот не к добру, то ли я не к добру,
то ли Репин с картиной "Приплыли".
Кот-эстет, кот-гимнаст, падаван, дунадан,
в жизни всё удаётся герою*.
То ли кот дуба даст, то ли я дуба дам,
но гештальт я ему перекрою.
Кто прошёл этот курс молодого бойца,
тот за многое с жизнью в расчёте,
а я песню о нём допою до конца,
чтобы кот жил в любви и почёте.
*Здесь была строка "Холодец, возведённый в секвойю", убранная в рамках кампании по борьбе с метаметафоризмом.
