- Сестринские отношения - это тяжело, - печально говорит Сашка. - К примеру, на верёвочке оса. Я столько раз рассказывала об этом разным людям, и они смеялись. Они не понимали, что моя душа плачет.
- Что такого в этой осе, я не понимаю.
- Как ты можешь этого не понимать? Нет, конечно, дело не в осе. Дело в том, что я была перфекционисткой и хотела сделать всё идеально. А у Ленки как раз была свадьба, и мне нужно было нарисовать десять плакатов. Я рисовала их на ватмане, а ты восхищалась. Как-то невзначай речь зашла о том случае с Царевной Лебедью. Помнишь, ты сказала, что сделаешь за меня домашнюю работу в художке? Обойный клей и марля...
- Царевна Лебедь, да! Не оценили мой замысел ретрограды!
- Вот ты и тогда сказала: "Не оценили замысел ретрограды". Мы поговорили о Царевне Лебеди, и ты, чтоб закрыть тему, предложила мне помощь с плакатом.
- Подожди! Я что, хотела с помощью одного уродства закрыть тему другого уродства?
- Ты не поднимала тему уродства! Ты никогда не произносила этого слова по отношению к своим работам, и это затрудняло моё с тобой сестринское общение. Ты просто попросила дать тебе лёгкий плакат. Мы перебрали всё. Самое безопасное было "Ленка-пенка-колбаса, на верёвочке оса". Я сразу же представила в голове, как это должно выглядеть. Как бы я сама это сделала. И спокойно легла спать. Ты так и сказала: проснёшься - а плакат готов, и это подкупило меня: я легла спать, преисполненная величием замысла. А потом проснулась и увидела это.
- Я до сих пор не понимаю, что было не так! Что, не смогла отличить колбасу от осы?
- Что было не так? Знаешь, прошло восемнадцать лет, а мне до сих пор сложно произнести это ёмкое слово... всё. Всё было не так. Это было ужасно. Мы с тобой говорили на разных изобразительных языках. Сначала я подумала, что Катька потратила несколько часов на то, чтобы повеселить меня пародией на осу. Я смеялась. Я думала, переизбыток радости бьёт ключом в тебе и во мне, реципиенте. А потом оказалось, что ты действительно считаешь это свадебным плакатом. Когда ты стала его для меня сворачивать, чтобы я унесла его к Ленке, я испугалась.
- А если я так вижу! Фамилия Пиросмани тебе что-то говорит?
- Я даже не смогла спросить: ты что, действительно хочешь повесить это в доме, где у людей будет брачная ночь?! Я не знала, как выйти из этой ситуации. Принести его туда я не имею возможности, Ленка дорога мне. Но как сказать это тебе? Сестринские чувства и любовь к подруге боролись во мне.
- Да что не так-то? Оса? Колбаса?
- Та оса не была осой. Вообще. Вообще. Это была не оса.
- Но колбаса...
- Колбаса да. Но она мало отличалась от осы. Та колбаса не была той колбасой, которую я перфекционистски представляла. Она была такая игривая, эта колбаса. Там ещё роковые слова были: "Ленка-пенка... и вот это! На веревочке - вот это"! ...Прошло восемнадцать лет, и я уже по-другому отношусь. Есть мир вещей, и есть мир идей. Идеальное идеально, материя не может быть совершенна. Твоя оса была идеей. Вряд ли она была идеей осы, но она идеальна. Ты меня навсегда переплюнула. Едва ли я когда-нибудь нарисую осу. Зачем?
А завершением истории стала фотография со свадьбы. Мы с подружками стоим строем, а на заднем плане этот плакат. Но главное, мы это преодолели и живём дальше. Я рада, что смогла поделиться с тобой своей болью.
- И всё-таки, что в ней было не так? Как она выглядела? Вот так примерно?
- Ой. Я думала, никогда больше этого не увижу. Ой. Ой. А ведь она ещё и в цвете была! Катька, подари мне эту осу, а?
- Что такого-то? Я всегда осу так рисую. Я тебе сто тысяч таких ос могу нарисовать. Ах да, там же колбаса ещё была. Колбасу рисовать?
- Ой. Ой. Не надо.