Мне голос был. Он звал утешно.
Голос, надо сказать, выбрал самый лучший момент, чтоб позвать утешно. Местный Сентрал Парк был сокрушительно, идеально пуст. Он выглядел нетронутым, несмотря на очевидные следы шторма, субботника и исторического кладбища. Маленькая трава зеленела под солнцем. Могила Загоскина напоминала йети работы Родена. Я только что по близорукости приняла нескольких сорок возле дороги за чёрно-белых морских свинок, настолько упитанны и пушисты они были. И тут он. Голос. И прямо весь такой как надо. Заманчивый.
Я, говорит, труд от рук твоих отмою,
из сердца выну сто рублей,
да и подростков успокою,
чтоб не просили пенделей.
И вот тут излишняя начитанность сказалась. Я с хорошей скоростью отвергла заманчивое предложение, чтоб этой речью недостойной не осквернялся винни пух, и только потом подумала: ой, а чего это я? Сто рублей, что ли, пожалела от сердца оторвать? Да.. просчиталась, однако. Но сороки по-прежнему были очень толстенькие и паслись, как тучные стада, небо было нежным, могила Загоскина, повернувшись другим боком, стала похожа на медведя, деревья думали о листьях, собака Баскервилей появилась вдалеке и издала беззвучный, вопрошающий "гм". И я поняла, что ничего не потеряла. Ни труд, ни подростков. Ни сто рублей. Всё как надо. Всё при мне.
