Я тосковал по мозгам в минуты расставанья,
мозги являлись ко мне сквозь сны и расстоянья,
но несмотря ни на что, пришла судьба-злодейка,
и у мозгов внезапно села
батарейка.
Оййй-ёуёуё, батарейка. Но меня в этот миг волновала не она. В душу очень сильно запала строка "Холодный ветер с дождём усилился стократно". Это была не гипербола. Это была реальность, в которой мне как-то предстояло выживать в течение дня с авторами развесёлой песни о мозгах.
Мне не в чем было себя упрекнуть. Вся в белом, на белом коне, с шашкой наголо (вычеркнуто), в сиянье славы (не Вячеслава!) и добра я еще с утра посмотрела прогноз погоды. Прогноз был мрачен.
– Кукушки! – тут же воззвала я. – Промокнем, замерзнем. Давайте проведём время как-то иначе! Заедем на дачу, заварим чайку и будем играть в «сад расходящихся дорожек».
– Вот уж хрен (вычеркнуто). Ну уж нет, – немедленно отозвались подростки. Шторм, гроза, что может быть прекрасней, мы будем стоять на берегу пустынных волн и зырить на стихию.
Подростки, да вы часом не попутали поэмы Байрона – вычеркнуто – аниме с жизнью? – успела поинтересоваться я, но стихия в лице дожделюбивого Мартына и протестного Жирафона уже повлекла меня на Байкал.
– Ну вот, солнышко! – ликовали подростки, вылезая из электрички в жизнь. – Какое оно... непроглядное!
Под непроглядным солнышком мы и пофигачили на брег. «Холодный ветер с дождём усилился стократно», - примерно в пятый раз голосили подростки. Их искусство отражало клубившуюся над нами климатическую реальность. Мы шли на мыс. Вокруг было абсолютно. Абсолютно безлюдно в том числе. Не мы одни заблаговременно поинтересовались прогнозом погоды, но все остальные явно сделали из него не столь парадоксальные выводы.
Холодный ветер с дождем усилился стократно. Мы нашли козырное место на обрыве. Нашему взгляду открывалась пара далеких гроз, дымка дождей, синева гор, прекрасный вид на мраморный карьер и клочок чистого неба над болотом. Обсудив перспективу переместиться на болото, мы решили избегать лишних движений. Я как идеолог прогулки решила, что мы уже достаточно промокли для смены формата.
– Давайте больше не будем называть происходящее прогулкой. Будем считать, что выбрались на пикник под дождем. С самого начала хотели, мечтали о нем. Прогноз смотрели с трепетом, на ливень – надеялись, солнечные дни – проклинали. И вот все сбылось, да? Да?! Еда, кстати, у кого-нибудь есть?
– Почему никогда не получается эпично расстегнуть рюкзак? – вздохнула Жирафон Сашенька и расстегнула его лирично. Дождь осенял наш пикник драматично, деревья качались и шумели, вдали гудели поезда. Жирафон достал гаджет. Эта строка написана слезами и кровью, эти слова кочуют из одной коммунарской истории в другую, и внутренняя цензура не позволяет летописцу промолчать: и тут подросток достал гаджет. Подросток готов достать гаджет под тайским тропическим ливнем. Он не расстаётся с гаджетом, опаздывая на поезд в Пскове, скатываясь с водной горки в питерском аквапарке, третий час кочумая на маршрутке в Бурятию. Уши подростка заткнуты наушниками, глаза подростка повёрнуты вовнутрь монитора. Жирафон достал гаджет.
– Нам сейчас послышалось, что ты поёшь матерную песню, или ты поёшь матерную песню?
– Вообще-то я пела «пёрпл ламборгини», но не очень получилось.
Гаджет немедленно стал источником информации и музыки. Мы так и сидели на обрыве на деревянной изогнутой скамейке. Байкал был невероятно прекрасен. Игра теней, неоднородная вода – часть волнуется, часть спокойна. Гора была бела, как мытая собака, и на неё светило солнце, а рядом над горами шли дожди, а там, где прошли дожди, восходили туманы.. Всё сразу было.
Жирафончик танцевала в направлении обрыва. Это была чудесная пантомима, изображающая богатую и трагическую личную жизнь подростка, месть юноше N и последующее ликование: она экспрессивно танцевала, что продала его почку и считает вырученные деньги.
– А совесть? – спросили мы. – После того, как ты всё это с ним проделала в танце, тебя ведь начинает мучить совесть? И ты сейчас станцуешь нам и это? Ты только не танцуй в обрыв, то есть танцуй, танцуй, но не настолько!
– Ни! За! Что! – решительно ответила Сашенька и продолжила танцевать мстительную радость. Тут прилетел шмель и начал вокруг неё кружить. Он явно был водолюбив, я прямо слышала, как он булькает жаброй, огибая капли в воздухе. Сашенька стала бояться и уклоняться, и тут-то мы и поняли, что это перфоманс. Шмель прилетел воплотить запоздавшую совесть, и ему удалось. Так танец Сашеньки над обрывом стал историей, по экспрессии почти равной «Преступлению и наказанию».
И мы гуляли под дождём, ели огурец под дождём, обсуждали френд-политику под дождём, пели песни под дождём, эпично, лирично, драматично, романтично, иронично, логично и алогично спаковывали и распаковывали рюкзак под дождём. Мы навестили лотосовое озеро. Кувшинки не закрылись от дождя. Они были ослепительно, сияюще белы! Белы, как мытая собака.
И мы сидели на берегу, мы брели, мы ехали, подростки слушали музыку, дождь шёл, подростки рисовали, электричка с запотевшими окнами выстукивала в темноте «ту-тук, ту-тук» от станции к станции. Глубокая. Источник. Родниковый. Сосновый. Медвежий. Трудный. Нас ждал нетопленый дом, блуждание в потёмках, дождь в волосах, экстренная сигнализация, залезание в окно, долгая ночь, доброе утро. Счастье.